Не знаю почему, но гуляя по южным районам Лас Пальмаса, на полуострове La Isleta уже, (или этот район тоже называют El confital(?) мне вспоминался Алхимик, Пауло Коэльо и его магрибские сказки.
Уверена, что в Магрибе всё гораздо драматичнее и намного больше трешака, но и тут уже был совсем не туристический вид. Удивили. В Bradford у нас побольше будет.
Зато купила себе индийские тряпки!
Очень мне нравится со слонами. Загорала потом на этом покрывале.
Ещё подумала, что на круизнике я бы хотела на день остановиться и посмотреть испанские: Мелилья и Суета, а вот в Марокко - нет.
Паренёк так шустро говоривший по-испански в марине, где хлопцы пели и варили суп, оказался кыргызским евреем -- "наполовину" - заговорческим видом сказал он. Он по-русски говорил с нами и что-то сосредоточенно обколупывал от нержавеющей миски небольшим ножом...
Я сразу Young Sheldon вспомнила!
Ну классный же сериал!
Сериал Детство Шелдона (Young Sheldon) 1 сезон онлайн http://xn--80aacbuczbw9a6a.xn--p1ai/ser ... sezon.html
И таки да, потом мне рассказали тайно, что это какая-то наркота органическая.
Химики!
".....С европейскими судами Серов не задирался, поднимая всякий раз британский флаг. Голландский бриг салютовал ему из пушки, как и положено союзнику, испанцы с португальцами благоразумно обходили стороной, а французский корвет, понимая, что орудия «Ворона» разнесут его в клочья, бежал, как заяц. Серов подумывал о том, что у Хрипатого Боба, в большой коллекции знамен и вымпелов, отсутствует морской российский флаг, и надо бы его приобрести. На худой конец, соорудить, так как работа несложная, ни львов тебе, ни звезд, ни полумесяцев, а всего лишь синий крест на белой простыне. Однако не помнилось ему, существовал ли этот флаг в природе, учрежден ли он уже государем Петром или то дела грядущего. (Впервые Петр I ввел морской российский флаг в 1699 г., после учреждения ордена Андрея Первозванного, однако этот флаг был трехцветным, бело-сине-красным. После ряда преобразований военно-морской флаг России принял знакомый вид «андреевского стяга» – синий диагональный крест на белом фоне. Это произошло только в 1712 г.) Так ли, иначе, но в Средиземном море, омывавшем три материка, андреевский флаг вызвал бы немалое изумление у всех, от турок до французов, британцев и испанцев. Британцы, скажем, могли бы подумать, что видят фрегат свободной Шотландии, (Святой Андрей считается патроном-покровителем Шотландии) и предпринять незамедлительные меры...."
На острове Гран Канария лучше покупать сразу два развлечения: 2 Parks ticket -- Palmitos Park + Aqualand Maspalomas -- это будет Special Offer - специальная цена и автобус бесплатный возит.
Aqualand Maspalomas -- совсем новый. мы были и как раз после круиза.
Не уверена, писала я в этой теме (или в какой то другой) про -- "Путешественницу Яну", которая путешествовала по канарским и рассказывала о своих впечатлениях - и про женщину Elena Orlowa (velo_de_isis) которая в своём жж пишет о ней и живёт уже больше 20 лет на одном из канарских островов - Ла Пальма.
Жалко Яну. Я даже представить не могу, как можно было одной, не слышащей, практически без денег, путешествовать по миру.
Она точно была с другой планеты. Но такие люди долго не живут на нашей.
такая муть...но если подумать что - "каждый человек имеет свои тайные фантазии и свои cпрятанные "скелеты в шкафу" -- то кажется что и не "муть" фильм - а скорее - просто "натуральная жизнь". а он писал свою книгу и фантазировал.
Немного фоток корабля Pullmantur Horizon, январь 2018-ого.
кабина неплохая. без окна и с двумя дверцами, но соседи были - тихие. парочка стариков-британцев. кабина тихая.
за такую цену, сколько? не помню уже - 150 за четыре ночи со всеми дринками?
не знаю, чего британцы "несут пургу" на хоризон, вероятно за то что по-английски их там не развлекали. и что? это для испанцев кораблик. своих полно у британцев. не нравится? так и на кюнардах по испански никто не развлекает.
еда была - ок. постель - чистая и удобная. диванчик огромный -- вообще прекрасно.
маршрут - по канарам. я туда могу каждый зимний отпуск ездить и не надоест.
Поздравляю!
Пусть Ваши мужчины Вас только радуют!
И здоровья!!!!
А остальное все сделаете, как сами захотите!
спасибо дорогая NatalyaAst -- но это было в январе 2018-ого.
я только сейчас фотки стала смотреть те, потому что тут тема есть новая на этом же самом Хоризоне.
я подумала что вообще ничего не помню про кораблик...
пересмотрела. там в основном с телефона - домашние фотки. мы тогда и не отмечали.
"Романы постепенно уступят место дневникам и автобиографиям, которые могут стать самыми удивительными и пленительными книгами, если только человек знает, как выбрать из того, что он называет своим жизненным опытом, то, что действительно есть его опыт, и как записать эту правду собственной жизни правдиво и интересно".
(Ральф Уолдо Эмерсон)
* * * * *
Автор: Вера Миносская Ночёвка на пляже или Жители дюн
1. Иван
Этот пляж манил меня давно. Пляж на острове, к которому Тропик Рака подходит так близко, что солнце поднимается здесь не по дуге, как в наших умеренных широтах, а почти вертикально. Иногда Сахара, лежащая в сотне километров, выдыхает на остров огненную калиму, и тогда песок заносит обращенный к ней восточный берег и забивает легкие. Но все же большую часть года дыхание ветра чистое. Песчаные пляжи впитали всю пастель и нежность Атлантики. Словно, уравновешивая этой негой недобрую красоту другого пляжа — на юго-западной оконечности острова. На фотографиях я редко видел безоблачное небо над ним. Темная гора-пирамида, светлый песок и бешено вздымающийся океан. Из-за подводных течений волны тут постоянно.
Вилла, что стоит над пляжем, принадлежала во время Второй мировой нацистскому инженеру. Я читал, что весь остров был тогда во власти фашистов. В прибрежных пещерах инженер строил систему доков для подводных лодок немецкого флота. Из виллы к ним вели подземные коридоры. Якобы, после поражения Германии, командование Третьего рейха планировало отбыть отсюда в Аргентину. Правда, ни одного дока до сих пор не нашли. Сам инженер до конца жизни прожил на острове, и свою связь с фашистами впоследствии, ясно, всячески отрицал.
Однажды в ноябре, выкроив в рабочем графике неделю, я купил билеты на самолет. Прямых перелетов из Москвы на остров нет. Рейсы туда-обратно пришлось брать через Барселону. Мой тапас в баре аэропорта Эль-Прат был вытянутым — как очертания острова. А кофе — обжигающим, как калима.
По прилету я арендовал в аэропорту джип с откидным верхом. Парень, что сдал мне его, спросил, почему я приехал на остров неба и океана так ненадолго. Узнав причину, перестал улыбаться и сказал:
— Не пытайся попасть на виллу — смотрители пускают в основном немцев, она до сих пор принадлежит потомкам инженера. И главное — не вздумай ночевать на пляже.
Он растерянно захлопал по карманам джинсов — движение, понятное курильщикам всего мира. Я протянул ему пачку. Мы закурили.
— Этот пляж издревле считался проклятым. Бабка говорила, мертвые неотличимы на нем от живых, когда выходят из дюн... Сказки, возможно. Хотя, место специфическое, сам увидишь. И сотовая связь, имей ввиду, там не ловится.
На дальнейшие расспросы лишь качал головой. Думаю, не хотел выглядеть суеверным.
«Остров неба и океана. Верные слова», — думал я, пока ехал из аэропорта к отелю. С одной стороны от шоссе мелькали дюны, с другой — далеко в бирюзу вклинивались отмели и пляжи, такие широкие, что казалось, дойдя до их края, можно потрогать горизонт.
Вечером в баре гостиницы я познакомился с Марией. Она называла себя вольной олушей. Мария родилась на соседнем острове, год назад бросила университет и временно основалась здесь — подрабатывала в баре, занималась серфингом. Изъяснялась она на вполне приличном английском, щедро пересыпая его испанскими словами.
Мне нравились ее огромные глаза, вразлет к вискам, и ямочки на щеках, когда она улыбалась.
За барной стойкой я просидел дольше, чем планировал.
Когда приканчивал четвертый стакан рома, Мария сказала:
— Моя смена закончится ночью. Днем я поеду с тобой, у меня есть палатка. Давай заночуем на пляже. К черту все эти россказни!
Я отсалютовал ей зажженной сигаретой и указал на большое черно-белое фото меж бутылок с ромом.
— Это что за тип?
— Первый хозяин бара, англичанин, — мельком глянув через плечо, отозвалась Мария. — Приехал сюда в шестидесятых, да так и остался. Открыл бар. Любил кататься на волнах. Говорят, утонул где-то на споте, слухи разные ходили. Его так и не нашли.
Англичанин был загорел и высок. Одет в легкий белый костюм.
«Пробкового шлема только не хватает», — подумалось мне.
На следующий день, когда ветер, небо и океан снова поймали мир в ярко-голубую сеть, мы поехали в горы, на другую сторону острова. Грунтовка пылила и кроме колючек вдоль обочин растительности не попадалось.
— Когда-то, — сказала Мария, — весь остров порос соснами и травами. Первые вырубили конкистадоры — на мачты кораблей, плывущих к новому континенту по ту сторону Атлантики. А траву сожрали козы, завезенные переселенцами из Европы. Но мне нравится. Между небом и океаном ничего нет. И синь свободно переливается меж ними.
Я потянул на себя ручник. Поцеловал Марию в ямку на левой щеке. Она улыбнулась и не отстранилась. Вся она была яркая под стать этому дню: на загорелых руках — браслеты из разноцветных нитей со звенящими золотистыми солнцами, на длинных ногах — легкие босоножки.
Мы миновали неопрятные домики рыбацкой деревушки — единственной на многие километры вокруг. Океан уже дышал рядом: яркий серп под темными горами, словно вырезанными из картона. Впереди на холме застыла белая вилла. Невысокий квадрат стен венчала круглая башня. Мария показала на нее рукой:
— Башня служила ориентиром для самолетов и подводных лодок нацистов, вроде, в ней стояли передатчики.
Небольшой пятачок перед воротами виллы заполонили джипы. Рядом собралась группа людей — белобрысых, крепких. Все, как на подбор в шортах.
— Немцы, — пробормотал я.
Мария кивнула.
Аккуратно пристав к их архипелагу на колесах, мы влились в экскурсионные ряды. Тем более, униформа у нас была подходящая. На Марии — белые джинсовые шорты, на мне — брезентовые, чуть выше колен. Нахмурившись (так в нашем понимании должны вести себя типичные дойчи), мы вышли из машины. Мария даже чуть брезгливо оттопырила нижнюю губу, и внутренне я подыхал со смеху, любуясь ею. Никто нас ни о чем не спросил. Только провожатый, что-то проорав по-немецки, чиркнул по нам взглядом, и я небрежно кивнул.
Внутри виллы поджидала пара пожилых смотрителей: мужчина и женщина. Седовласая фрау повела по комнатам: столовая, кабинет, гостиная. Я потянул Марию за руку, и чуть отпустив группу вперед, мы скользнули на террасу.
— Ну ясно же, в подвалы нас не поведут, — сказал я. — Согласно современной политкорректной версии, это дом простого немецкого инженера. А что дорогу к вилле и доки строили заключенные концлагеря, так он вроде как ни при чем.
Мария не ответила. Кивком указала на стену. Ее испещрили выбоины. Я ковырнул одну пальцем:
— Похоже на след от пули.
Мария нахмурилась:
— Говорят, здесь расстреливали заключенных. Еще когда вилла была не достроена. Стену потом покрасили и оштукатурили, но пулевые отверстия остались.
Сфотографировав щербатую стену на мобильные, мы пошли к выходу. У ворот сидел седой смотритель. Дядька что-то спросил по-немецки.
— Иди ты, — ответил я по-русски.
Не оборачиваясь, мы сели в джип и поехали прочь.
Дорога, наконец, спустилась к океану. Припарковалcя я рядом со старым кладбищем, напротив пляжа. Странный это был погост. Песок засыпал кладбищенские ворота так, что они не открывались. Перешагнув через низкую каменную ограду, мы оказались среди барханов, наметенных у стен. Ни могильных плит, ни памятников здесь не было. Одни только выбеленные океанским ветром деревянные кресты, обложенные у оснований булыжниками. Некоторые скособочились и были занесены песком до середины. Соленый бриз кидал его на наши ноги, точно хотел засыпать меня и Марию вместе с кладбищем. Я вздрогнул, когда перед нами возникла старуха с почти мужским лицом: квадратный подбородок, неподвижные глаза, над верхней губой черная поросль. Она что-то прокаркала мне по-испански, кивнув на пляж, и пошла прочь.
— Говорит, тут похоронены жители деревни. А все остальные закопаны в песок вдоль пляжа, — перевела Мария.
— Какие — остальные?
— Рабочие из концлагеря. И все, кто умер в этих местах. Выше в горы почва каменистая, говорит, могилу не выкопаешь... Старуха напомнила мне брюху. Так на моем острове называют ведьм. Они живут рядом с лавровыми лесами, а иногда и в них самих. Одну такую я встретила в деревне, когда приехала навестить подругу. На следующий день после этого от меня ушел парень.
Мария как-то сникла, от ямочек на щеках не осталось и следа.
— Он идиот.
— Я очень его любила...
Она беззвучно плакала. Вытирала слезы пальцами, отвернувшись от меня.
«Вот, наверное, одна из главных причин ее переезда на остров», — подумал я. Обнял Марию за плечи и повел к пляжу.
В его начале царили дюны — не такие высокие, как на противоположной стороне острова, скорее песчаные бугры. Впереди песок выравнивался и гладким шлейфом уходил к океану.
— Жаль, ты не захватила доску для серфинга. Поучила бы меня.
Она покачала головой и слабо улыбнулась:
— Для новичка тут опасно. Не самый приятный уход из жизни.
Волны и впрямь ходили крутые.
Гора-пирамида слева от нас как гигантская перевернутая метка обозначала пляж на поверхности Земли. Висела водяная пыль, песок напоминал бронзу, подернутую патиной. Языки прилива изгибались и оставляли после себя отражения облаков.
Виденное мною на фото, в реальности оглушало. Нет, понятие «красиво» совсем не подходило этому месту, оно было слишком мало для него. Здесь главенствовала сила, которой не было дела до моих мотивов и стремлений. Я чувствовал себя как путник перед древним божеством — не понимая его природы, но ощущая мощь, подчинялся ему и готов был пасть ниц, понимая, что возможно оно уничтожит меня, раздавит кости, высосет глаза и мозг.
Кажется, я задремал под гул валов. Во сне теплые руки тянули меня вниз и я задыхался от восторга. Пронзал огненные недра и в ответ они вздымались вулканами.
Когда я очнулся, ночь глядела на меня тысячью звезд, к ним улетали искры из потрескивавшего костра. Я растянулся внутри нураги — каменной насыпи, сооружаемой для защиты от ветра. Рядом сидел длинновязый тип в рваном светлом пиджаке и испачканных, когда-то тоже светлых, брюках. Полуночник казался смутно знакомым.
Я потер веки, затянулся сигаретой. Сколько же я проспал и как сюда попал? Вдруг мозг окатило яркой вспышкой:
Мария!
Я сел и огляделся. Вокруг было полно мечущихся теней. Слышался их неясный шепот, они появлялись из океана и исчезали в нем. И то ли в свете Луны, то ли сами по себе испускали призрачное свечение. Я силился отыскать среди них Марию, и на миг, мне показалось, увидел ее, но тут же потерял. Пляж насылал на меня какой-то морок.
— Вы не видели тут девушку? — спросил я у соседа.
— Какую?
— Их что, здесь много?
— Да. Под дюнами.
— Не надо меня пугать.
— Пугать? — он удивленно вскинул глаза.- Да что же их бояться? Лежат себе и смотрят сквозь песок в небо. Иногда поют.
— Слушайте, я сыт по горло этими байками про нацистов и их жертв.
Он обнажил зубы в улыбке. Было в его облике нечто странное, что сразу ухватить и осознать я не мог.
— Нацисты, как и их жертвы, тут едины. Одни мучили других, другие их потом судили... А вы не думали, что есть сила, перед которой все эти правила — детская возня в песочнице. Вы разве не чувствуете ее здесь?
Я вздрогнул, узнав в его словах свои недавние мысли.
— Это великое нечто дает силу мертвым и отнимает ее у живых. И ему совершенно не важно, к какому из лагерей они принадлежали, пока дышали.
Я отшатнулся, потому что вспомнил. Вспомнил, где видел его. В баре. Это он смотрел на меня с фотографии меж бутылок с ромом. Исчезнувший несколько десятилетий назад хозяин бара. И точно так же, как на фотографии, человек передо мной не дышал: ветер трепал дырявые полы пиджака, но грудь его оставалась покойной.
Оглушенный, я поднялся и, спотыкаясь, пошел прочь, оставляя позади шепчущиеся тени и мертвеца у костра.
Из-за облаков вышла Луна, осветила каменный зев пещеры, уходящий в поросшие колючками валуны. Мне казалось, я слышу глухие удары и голоса. Приглядевшись, увидел на песке кресты, совсем как те, что видел недавно... или давно? Забыл, где и когда. Время было само не свое и уже, кажется, неотделимо от пространства. В ряду деревянных крестов мое внимание привлек один. Такой же побелевший от соли, как и остальные. На нем висел браслет из разноцветных ниток с золотистыми солнцами. Рядом была воткнута облупившаяся доска для серфинга. Стянув с креста браслет, я, кажется, закричал. И, зажав уши руками, боясь услышать песню из под песка, кинулся к пещере. Как я очутился в ней, не помню. Карабкался ли по скользким камням или спустился по лестнице? Очнулся сидящим на камне.
По темным сводам и толстым, корявым сталактитам, метались блики от волн. Эхо перекатывало обрывки немецкой речи. Людей я не видел — лишь тени, вырастающие на стенах. На дне пещеры под водой застыл длинный силуэт субмарины. Ее огни пробивали толщу воды зеленоватым светом. Выход из подводного туннеля в океан и нос лодки завалили огромные глыбы. Палачи не попали в Аргентину, остались рядом с лежащими в дюнах.
На противоположной стене туннеля выросла тень. Сгустилась. И вот огромный доберман молча смотрит на меня зелеными глазами. Точно стекая со сталактитов на уступ к нему падали другие тени и обретали плоть. Рядом с собакой соткался из мрака высокий мужчина и положил руку на загривок добермана. Тут же встали и другие. Шеренга людей в форме выстроилась напротив меня, а меж нами светилась подводная лодка.
«Они меня видят, они меня видят!» — билось гулом крови в ушах.
От ужаса я забыл, как дышать. Зажмурившись и вжавшись в стену, завидовал жукам и слизням. Перебирая руками по скользким камням, не отрывая спины от стены, заполз за выступ. Но чуял всей кожей, что они рядом. Все мое тело вместе с мозгом стало единой беззвучно кричащей от страха утробой.
— Не бойся, — услышал я тихий шепот, — никто не тронет тебя. Скоро все кончится. Скоро ты станешь сильным.
Как мелодичен ее голос! И легки шаги. Призрачная Мария спускалась ко мне. В памяти возникла усатая старуха на кладбище. Теперь я понимал, она хотела предупредить меня. Так же как понимал и Марию — на этом пляже меня не отнимет у нее ни одна брюха.
И вот шепот тянет нараспев слова у самого моего уха:
— Мы с тобой будем кататься на сёрфе под Луной.
Спины морских скорпионов наш путь прочертят неоном.
Тело мое наливалось тяжестью и ломотой, как при высокой температуре. Устало я закрыл глаза, не решаясь взглянуть на сидящую рядом.
Неужто наше с Марией путешествие — обман? Дурман, насланный местной нечистью. Краешком сознания я оценил юмор ситуации: одной ногой я уже на том свете, но меня заботит реальность событий в мире, который вот-вот покину. Еле гнущимися руками достал телефон, нашел фотографию с щербатой стеной нацистской виллы. Значит, по крайней мере, там я был. Это подтверждение странно успокоило меня. Телефон выскользнул из слабых пальцев. Дисплей, судя по звуку, треснул. Интересно: видел ли Марию кто-нибудь кроме меня, и получилось бы, например, сфотографировать ее на мобильный? Нет, ей-богу, смешно, что меня сейчас это занимает.
Свет со стороны туннеля заслонили тела. Я судорожно сглотнул. Как страшно, если они до меня доберутся. Пусть уж лучше Мария...
В ответ на эти мысли мою голову окружило нечто мягкое, словно виски укрыло шелком.
— Не бойся. Ты просто привык к своему дыханию и теплу кожи. Но ты даже не представляешь, как мала тебе эта оболочка. Ничего страшного не случится, я буду с тобой. Чего ты боишься?
— Что никогда не испытаю радости.
Она как-то серебристо рассмеялась. Я закрыл глаза. Если взгляну на нее — назад пути не будет. Но все же лучше лежать в ее мягких невесомых руках, хотя они тянут меня туда же, куда и мертвецы, что стоят за каменным выступом.
— Ты не представляешь, каким сильным и легким станешь. Посмотри на меня!
Чувствую, что уже не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. И в теле такая истома. Поворачиваю тяжелый подбородок, чтобы взглянуть на нее. И в последний миг зажмуриваюсь.
— Мария...- слова даются мне с трудом, — ты не дала мне выбора. Я... верю, что твой мир...грандиозен. Но все же тебе одиноко в нем, моя маленькая Мария. Найди себе такого же призрачного серфера. А я... не готов отказаться от дыхания.
Больше сказать мне ничего не удалось. Силы покинули тело. Теплая тьма обняла за грудь мягкими лапами. Но чувствовал я себя на удивление спокойно. Пусть прав этот полуночный англичанин, местный Харон. Пусть наши законы — ничто. И справедливость, добро, зло — просто разное преломление мирозданья — со всеми его летящими в холоде астероидами и поющими под песками мертвецами. Но одно у меня все же есть. Это воля оставаться собой. Тот упрямый краешек сознания, пять минут назад казавшийся мне самому смешным и нелепым. Заставляющий сомневаться и сопротивляться. Он со мной. И мне не страшно, где именно я очнусь...
2. Мария
В жарком дыхании Ивана моя кровь превращалась в ток. Помню, в детстве, после долгого купания в февральском океане, у меня началось воспаление тройничного нерва. Простое касание щеки кончиками пальцев рождало мысль о скате, прижатом к моей голове. Вот и сейчас, от соединения нашей с Иваном кожи по телу пробегал такой же разряд. И электрическая пустота поглощала меня до верхних нейронов мозга.
Мы долго потом лежали, прижавшись друг к другу.
— Я видела электрических скатов.
Он усмехнулся мне в ухо:
— А я — вулканы, вырастающие из огненных недр.
Вдали шумели волны. Платку мы поставили недалеко от парковки, меж песчаных холмов, чтобы хоть немного защититься от ветра. Оказавшись на пляже, мы сперва бродили по берегу, сидели, глядя в океан, потом снова брели в даль, мокрую от брызг. Даже меня, уже бывавшую здесь, это место неизменно оглушает. Иван же, подобно всем вновь прибывшим, был по началу раздавлен распахнутым до непостижимых размеров пространством. Потом мы поставили палатку и нырнули в еще одно измерение. Очнулись, когда за сетчатым окошком взошла Луна.
Вместе с гулом океана до нас долетели музыка, смех и крики. Иван расстегнул молнию.
Огромное песчаное полотно уходило к темной воде. На ней дробилась и сверкала лунная дорожка. По берегу бродили неоновые тени. Питер и его друзья приехали на ночной серфинг.
В костюмы и доски серферов были встроены светодиоды. С Питером я познакомилась полгода назад. Несколько раз ездила с ним сюда и на другие споты острова. Неоновая доска — дорогое удовольствие. Симпатия Питера делала его для меня бесплатным. С такого расстояния он вряд ли мог рассмотреть кого-то возле темной палатки — даже я, глядя на их светящиеся силуэты, догадывалась, кто это, лишь по неизменным песням Тома Уэйтса, доносящимся из динамиков, и интуитивно знакомым интонациям голосов. Однако я поспешно забралась внутрь. Иван же, наоборот, присвистнув, застыл снаружи:
— Видел такое на Ютубе... Ночной серфинг. Круто!
Я не хотела, чтобы Иван встречался с Питером. И с серферами. Кроме Ивана мне сейчас никто не был нужен. Да что — сейчас. Уже со вчерашнего вечера, едва он опустился по ту стороны барной стойки. Как объяснить... На острове, популярном у европейских кайтеров и серферов, вокруг меня было много привлекательных ребят, помешанных, как и я, на волнах и ветре. Но весь вчерашний вечер я прожила в глазах парня, не зная по началу ничего ни о нем самом, ни о стране, из которой он прилетел. Даже смешивая коктейли другим посетителям, я ощущала себя в глубине Ивановых зрачков. Что меня поражало в его глазах — они были чистые. Без примесей. Во-первых, умели быть веселыми. Не насмешливыми, не озорными, и никакими еще из оттенков этого слова. А именно веселыми. Во-вторых, остальные эмоции они выражали столь же ясно и просто — становились серьезными или задумчивыми, когда я говорила о переезде на остров, например. Ну и в-третьих, они были без примесей серыми. Не водянистыми — как у моих брата и мамы (может, и неправильно так говорить о родных), а истинно серыми.
В общем, смысл сказанного, думаю, ясен. Он и объясняет мой следующий шаг — нелогичный, учитывая стремление избежать встречи с серферами. Но желанию поразить предмет страсти сопротивляться, ведь, невозможно... По крайней мере, для меня невозможно.
Я небрежно кинула:
— Ок, смотри, русский мальчик.
И натягивая шорты, вышла из палатки.
Как обычно, у Питера нашлись запасная доска и гидрокостюм. Поймав ритм, я нырнула под темную волну. В какой-то момент мы все оказались на гребнях. Мои доска и полоски на рукавах и брюках светилась синим. Рядом скользил пылающий алым Питер. Океан раздвигал перед нами воды и отзывался изнутри сияющим планктоном.
Я не видела, но чувствовала взгляд Ивана с берега. И летела к нему до похолодевших мочек ушей. Не смогла удержаться и от сольного номера, задержавшись в океане дольше остальных.
Выйдя на сушу, обнаружила Ивана вместе с каким-то парнем у костра в нураге.
— Кто это? — спросила я Питера.
— Черт его знает. Турист какой-то.
Иван курил, глядя в ночное небо. Рядом с нурагой из песка торчала доска. Обычная серферская. Без сетодиоидов, с облупившейся краской. Видимо, Иванового собеседника. Костюм его был грязный и мятый, с приставшим песком, словно дядька только что вылез из дюны.
— Держи, — сказала я, протягивая Ивану браслеты, скинутые до того на одежду, — боюсь потерять.
Иван затянулся, и не ответил. Прищурился и перевел взгляд с меня на Питера. Принюхавшись к вязкому, сладковатому дыму, я нахмурилась. Протянула руку:
— Отдай!
Иван по-прежнему не реагировал. Зло встряхнув волосами, я кинула браслеты рядом с ним, обхватила неоновую доску и бросилась в океан.
Когда вышла на берег, в нуранге тлели угли. Рядом никого не было.
Меня охватила паника.
— Эй! — крикнула я. — Где Иван?
Спутники Питера показали рукой вдаль.
— Вроде туда пошел.
Резко обернулась к Питеру:
— Это ты дал ему траву?
Питер рассмеялся:
— Ну он вроде уже большой мальчик, Мария.
Я сжала зубы.
— Пусть парень хоть так кайф поймает, раз на сёрфе не стоит, — усмехнулся Питер.
Серферы любили после катания забить косячок. Трава у них была крепкая, прямиком из Марокко. Одевшись и прихватив бутылку с минеральной водой, я пошла по темному берегу. Внутри стремительно разрастался холод, словно я проглотила кусок льда. Вспоминался стеклянный взгляд Ивана, устремленный на Питера.
Перед пещерой зигзаг следов на песке обрывался. Спустившись по камням, обнаружила на скользкой плите Ивана. Он со страхом косился куда-то за выступ, под которым гулко плескалась вода. В руке зажимал браслеты. А услышав мой голос, зажмурился. Я склонилась над ним:
— Не бойся!
И подумала:
«Чертов Питер!»
Смотреть на меня Иван отказывался, вел по-русски диалог с кем-то незримым. Достал дрожащей рукой телефон и радостно глядел на фашистскую виллу. Потом, все так же зажмурившись, торжественно обратился ко мне по-английски. Язык у него заплетался, но чувств было много. Я им даже залюбовалась. Поняла, правда, не всё. Только про призрачного сёрфера и что-то про выбор — про это было сказано с таким искренним осознанием собственного мужества, что я, хоть и не разобрала половины, растрогавшись, поцеловала его. Пристроила мечущуюся голову героя у себя на коленях:
— Не бойся, посмотри на меня. Скоро все пройдет...
Он обмяк, расслабился и, наконец, задремал. Но ушел в забытье непобежденным — на меня так и не взглянул.
В пещере было холодно. Вскоре тело стало ломить от озноба и неудобной позы. Кроме того, я в принципе не люблю пещеры. В них мне тяжело дышать, я напоминаю себе свежепойманную рыбу на прилавке, дергающую жабрами. Возможно, все это — признаки подкрадывающейся клаустрофобии. Вот и сейчас мне стало не хватать воздуха, закружилась голова. Я осторожно растормошила Ивана, и спотыкаясь, мы кое-как выбрались наружу.
Ветер унялся, как часто бывает перед рассветом. Мы доковыляли до середины пляжа, где уже была видна вода, но песок еще оставался сухим. Легли и уснули.
Разбудил меня холод. Пляж окутали предрассветные сумерки. До восхода солнца оставалась пара часов. Можно было добраться до палатки, но не хотелось будить Ивана — он спал так спокойно, словно лежал в кровати, а не на песке. Я обняла его и он, не просыпаясь, обхватил меня за плечи. Стало намного теплее. И я уже почти задремала, убаюканная его тихим дыханием, как вдруг оно сбилось. Иван вздохнул, распахнул глаза самого плотного на свете серого цвета. Вздрогнул и отстранился.
— Мария? Где я?
— Посреди Атлантики. Ночью ты курил крепкую марокканскую траву. Сейчас утро. Привет!
Когда до меня дошло, что Иван сомневается, живая ли я, перед глазами от смеха поплыли черные мушки. Я хохотала так, что согрелась. Отсмеявшись, кинула ему бутылку с минералкой. Встала, медленно стянула шорты, топик, затем белье. Раздвинув колени, опустилась над Иваном, и он рывком прижал меня к себе. К его телу возвращались гибкость и сила (на доске он научиться стоять быстро!), и под конец нас охватило такое безумие, что в песке мы проделали недурную воронку. Если бы не горы, нас было бы слышно на той стороне острова. Даже океан отступил, оттаскивая за собой пену отлива.
Едва мы отдышались, настал Иванов черед хохотать. Он выгибался на спине, закрывая лицо руками.
— Думаю, мы распугали всех е...ых призраков!
Притянул меня к себе, потрогал ямочку на моей щеке и, забавно коверкая имя на русский лад, спросил:
— Слушай, Марья, а что ты скажешь, если я задержусь на острове? У нас многие работают на удаленке...
— Скажу, что кровать в моих апартаментах как раз на двоих. Но до сих пор я спала в ней одна.
Он поцеловал меня. Потер лоб ладонями:
— Ох, Мария, вот теперь я припоминаю. И как лихо ты каталась, и как я очутился в нураге...
Он осекся.
— Только... Тот англичанин, у костра. Мне он показался похожим на первого хозяина твоего бара.
— Странно, что не на Боба Марли.
Иван упрямо мотнул головой. В глазах застыла тревога.
— Иван, я не разглядела его в темноте. Просто какой-то потрепанный серфер с такой же потрепанной доской.
— Какой доской?
— Рядом с ним из песка торчала доска.
— Нет, доски в нураге не было, — медленно произнес Иван, — я видел ее позже возле твоего... воткнутой в дюнах у пещеры. Там же, где висели браслеты.
Я вздохнула:
— Браслеты я дала тебе на берегу. А то, что ты видел в дюнах — это дурман, напущенный на московский мозг африканской травой. Поверь — доска была рядом с дядькой в нураге.
— Возможно, — тихо отозвался Иван, — ведь, он вроде как утонул... Слушай. А в пещере ты никого... ничего не видела?
Погладила его по голове и по-матерински поцеловала в лоб.
Он усмехнулся — словно смиряясь и с ночными иллюзиями, и с нынешними сомнениями в том, что это были только иллюзии.
Обнял меня за плечи и вскинул брови:
— Да ты замерзла, птица олуша! Идем к палатке!
Мы быстро натянули одежду.
— Черт, твои браслеты! — хлопнул себя по лбу Иван. — И мой телефон. Кажется, я посеял их в пещере. Погоди, я — мигом!
И припустился к камням. Идя следом, я вспомнила, что хотела найти оброненный Иваном телефон, но из-за головокружения и беспокойства, охвативших меня в пещере, напрочь забыла об этом.
Входа в пещеру мы не нашли. Ночью его ярко освещала Луна, сейчас же все здесь было непроглядно-серое.
Иван внимательно осматривал камни. Наверное, не только ради телефона и браслетов он хотел спуститься в пещеру. Отголоски ночных галлюцинаций требовали инспекции чистого разума.
— По крайне мере, ты можешь убедиться, что никакой серферской доски здесь нет, — сказала я.
Он тряхнул головой, то ли соглашаясь, то ли отгоняя колебания:
— Ладно, все. Пошли к палатке.
— А телефон?
— Старье, не жалко.
Над горами облака потихоньку наливались шафрановым, но здесь, внизу, висели сизые клочья сумрака. Мы шли и шли, но ни нураги, ни нашей палатки видно не было.
— Давай возьмем ближе к краю пляжа, а то промажем мимо парковки и палатки, — сказал Иван.
Мои колени перестали разгибаться до конца, носками босоножек я то и дело зачерпывала песок. Казалось, кто-то специально растягивает пространство под нашими ногами.
— Не могу разглядеть парковку, — пробормотал Иван, прищурившись.
Я даже не пыталась. Голова тяжелела. А все вокруг: горы, песок — слилось в сизую муть.
— Полагаю, это ваши вещи? — произнес за спиной голос с сильным немецким акцентом.
Мы обернулись. Между дюн стоял высокий мужчина в черной форме. Одной рукой он натягивал поводок на шее добермана. На ладони другой держал мои браслеты и телефон с треснувшим дисплеем.
3. Немец с собакой
Я шел за ними от пещеры. От моего окрика они обернулись, и мужчина побледнел. Мне была знакома эта реакция по тем временам, когда я обитал наверху среди живых. И паралич, охвативший его вместе с бледностью, я тоже часто наблюдал в людях — не только в арестованных и заключенных, но так же в солдатах и офицерах. Он не двигался, даже когда я шагнул к его спутнице. И только когда она нерешительно протянула руку к предметам на моей ладони, он закричал:
