В 90-х годах по всему Китаю были организованы пункты забора плазмы и крестьяне в погоне за легкими деньгами стали массово сдавать кровь. В результате в центральных провинциях КНР сотни тысяч человек заразились ВИЧ.
Эти события легли в основу романа "Сны деревни Динчжуан", вышедшего в 2006 году, в Китае. Написан одним из известнейших писателей Китая Янь Лянькэ. Роман был запрещен и никогда не переводился на русский язык и скорее всего не будет.
Ниже приведен отрывок. Он находится в свободном доступе.
Поздняя осень, и день клонится к сумеркам. Сумеречное солнце – кровяной шар, садится над хэнаньской равниной, заливая небо багрянцем, заливая багрянцем землю. С багрянцем приходят осенние сумерки. Осень клонится к концу, и сгущается холод. И от этого холода на деревенских улицах ни души.
И собаки разошлись по конурам. И куры спрятались в курятниках.
И коровы раньше обычного вернулись в хлева и улеглись греться.
Тишина, вязкая тишина убила все звуки в деревне. Динчжуан хоть и живая, но от мертвой не отличишь. Тишина, осень, сумерки высасывают из деревни соки, высасывают соки из людей. Люди чахнут, и жизнь ссыхается, как труп в земле.
Жизнь стала как труп.
И травы на равнине пожухли.
И деревья на равнине засохли.
Пески и хлеба на равнине обагрились, а потом зачахли.
И люди в Динчжуане попрятались по домам, на улицу не выходят.
***
Когда мой дед Дин Шуйян вернулся из города, сумерки уже расстелились по равнине. Междугородный автобус, следовавший из уезда Вэйсянь, высадил его у обочины, как осень бросает у обочины палый лист, и поехал дальше, в Дунцзин. У обочины бетонной дороги к Динчжуану – ее построили десять лет назад, когда люди целыми семьями ходили продавать кровь. И дед стоял у обочины этой дороги, глядя на деревню. Подул ветер, и в голове у деда немного прояснилось. И путавшиеся всю дорогу мысли выстроились по порядку. И стало ясно: рано поутру он сел на автобус, поехал в город, целый день слушал, как городское начальство говорит какую-то невнятицу, но теперь, у дороги в Динчжуан, будто солнце вышло из-за туч – он все понял.
Понял, что облака – к дождю.
Что осень несет с собой холода.
Что все, кто десять лет назад продавали кровь, заболеют лихоманкой. А все больные лихоманкой умрут, сойдут под землю, как палая листва.
***
Лихоманка прячется в крови. А дед прячется во снах.
Лихоманка любит кровь, а дед любит сны.
Каждую ночь он видит сны. Три ночи подряд ему снился один и тот же сон: будто в городах Вэйсянь и Дунцзин под землей проложена целая паутина из труб, и по всем этим трубам льется кровь. Из неплотно пригнанных стыков и заломов кровь фонтаном хлещет наружу, прорывается к небу и опадает вниз бордовым дождем, и соленый запах заполняет нос рубиновой краснотой. И дед видел, что вода в реках и колодцах равнины превратилась в рубиново-красную, ядреную кровь. Все врачи, и городские, и деревенские, в голос рыдают из-за лихоманки, но один доктор каждый день приходит на деревенскую улицу и разражается смехом. Деревня затихла под золотистыми лучами, люди заперлись по домам, но этот доктор в белоснежном халате ставит аптечку на землю, а потом, потом он садится под старой софорой, что растет на деревенской улице, и разражается смехом. Садится на камень под софорой и разражается смехом. Заливистым смехом. Громким смехом. Смех его сверкает, звенит, переливается, и пожелтевшие листья опадают с деревьев, словно в деревне разбушевался осенний ветер.
Когда дед проснулся, начальство вызвало его в уезд. В Динчжуане нет старосты, и вместо старосты вызвали деда. А по возвращении из уезда деду открылось сразу несколько истин.
Первое, что он понял: на самом деле лихоманка – никакая не лихоманка, по-научному ее называют СПИДом; второе: все, у кого спустя десять дней или пару недель после продажи крови поднималась температура, сейчас больны СПИДом; третье, что он понял: ранние симптомы СПИДа те же, что и десять лет назад: высокая температура, как будто от простуды; ее можно сбить жаропонижающим, и болезнь отступит, но через полгода, а у кого-то через три или через пять месяцев она снова даст о себе знать: человек слабеет, тело покрывается язвами, язык гноится, а жизнь до того ссыхается, что ни капли не выжать. Одни мучаются три месяца, другие полгода, а кто-то выдерживает и восемь месяцев, но уж точно не год. А потом, потом человек умирает.
Как опавший лист сходит под землю.
Как огонь в лампе – был и нет.
Четвертое, что понял мой дед: последние два года в Динчжуане что ни месяц гибли люди. Почти в каждом доме было по покойнику. Всего умерло больше сорока человек, могилы за околицей жались друг к другу как снопы в поле. Одни думали, что заразились гепатитом, другие – что у них затемнение в легких, у третьих и печень, и легкие были в порядке, зато кусок не лез в горло. И спустя пару недель они становились худыми как хворостина, а еще через два-три дня начинали блевать кровью – из кого сгусток выйдет, а из кого почти целый таз. А потом умирали. Сходили под землю, как палая листва. Как огонь в лампе – был, и нет. Вокруг говорили, что покойники болели желудком, или легкими, или печенью. А на самом деле, все это лихоманка. Все СПИД. Пятое, что понял мой дед: раньше этой лихоманкой болели одни иностранцы, да городские, да распутники. А теперь и китайцы болеют, и деревенские, и порядочные. И заражаются целыми толпами, словно саранча пролетела по полю, пролетела и выкосила целую толпу. Шестое: если заразился этой хворью – умрешь, СПИД – новая смертельная болезнь, вылечить ее никак нельзя, ни за какие деньги. Седьмое: сейчас болезнь еще не разгулялась в полную силу, а разгуляется в следующем году или через год. И тогда люди будут мереть как воробьи, как мотыльки, как муравьи. А пока мрут как собаки. Собака ценится дороже мотылька или воробья. Восьмое: меня закопали у задней стены дедовой комнатенки, я умер, пять лет отходив в школу, мне недавно исполнилось двенадцать. Съел помидор и умер. Подобрал помидор на деревенской улице, съел и умер. Отравился. За полгода до этого кто-то отравил наших кур. А через месяц мамина свинья сожрала на улице редьку и упала замертво. Спустя еще несколько месяцев я подобрал на улице помидор, съел его и умер. Этот помидор – отравленный помидор – оставили на камне у дороги, которой я ходил в школу. Я съел его, и кишки у меня в утробе словно порезали ножницами, я свалился на землю, а когда отец принес меня домой и уложил на кровать, изо рта у меня пошла белая пена, и я умер.
Я умер, но не от лихоманки, не от СПИДа. Я умер от того, что десять лет назад мой отец собирал в Динчжуане кровь. Покупал кровь и продавал кровь. Умер от того, что он был главным кровяным старостой в десяти деревнях и восьми селах: и в Динчжуане, и в Лючжуане, и в Хуаншуе, и в Лиэрчжуане. Он был кровяным царем. Когда я умер, отец не плакал, он сел подле меня, выкурил папиросу, а потом кликнул дядю и пошел на главный деревенский перекресток, взял с собой заточенную лопату, а дядя – блестящий тесак. Они встали на перекрестке и принялись во все горло кричать, во все горло браниться:
– Выходи, коли такой смелый! – кричал дядя. – Хорош прятаться да разбрасывать свою поганую отраву. Выходи, я тебя напополам разрублю с одного удара!
– Глаза режет, что я разбогател, да не заразился? – оперевшись на острую лопату, бранился отец. – Обзавидовались? Я всех ваших предков до восьмого колена на хую вертел, отравили моих кур, отравили свинью, еще и сыну моему отраву подбросили!
Так они кричали, так бранились, бранились с полудня и до самого вечера, но никто не вышел ответить моему отцу. Не вышел ответить моему дяде.
И в конце концов меня закопали.
Так и закопали.
В двенадцать лет я был еще ребенком; по правилам, детей нельзя хоронить на родовом кладбище, и дед отнес мое тельце к задней стене динчжуанской школы, где была его каморка, там и закопал. Положил в мой белый гробик учебники, тетрадки и ручку, чтобы писать уроки.
Дед учился грамоте, служил в школе, звонил в колокол. Знания придавали его фигуре достоинства, и все в деревне звали деда «учитель Дин». Потому и в гроб мой он положил книгу для чтения. Повести и рассказы. И несколько сборников мифов и легенд. И два словаря.
А потом, потом, отдыхая от дел, он вставал у моей могилы и размышлял: будут ли деревенские снова подбрасывать нашей семье отраву? Станут ли травить его внучку Инцзы, мою сестренку? Станут ли травить его второго внука Сяоцзюня, дядиного сына? Думал заставить отца с дядей обойти все дома в Динчжуане и перед каждым отбить по земному поклону, молить деревенских пощадить нашу семью. Чтобы род Дин не остался без потомков. И пока он так размышлял, у дяди тоже началась лихоманка, и дед понял, что дядина хворь – это расплата, расплата за то, что отец мой торговал чужой кровью. И тогда дед перестал думать о том, что дядя должен отбить перед каждым домом в Динчжуане по земному поклону, а думал лишь о том, как заставить моего отца обойти все дома в деревне и перед каждым отбить по земному поклону.
И девятое. Девятое, что понял мой дед: через год, через два года лихоманка разгуляется по равнине. Накроет и Динчжуан, и Лючжуан, и Хуаншуй, и Лиэрчжуан, и все остальные деревни и села, словно паводок, словно воды Хуанхэ, что сметают плотину и катятся по деревням и селам, и тогда люди будут мереть как муравьи. Сходить под землю как палая листва. Как огонь в лампе – был и нет, как палая листва. И тогда Динчжуан вымрет. Динчжуан исчезнет. А жители Динчжуана, как листья старого дерева, иссохнут, пожелтеют и с шелестом опадут на землю; подует ветер – и нет больше листьев, нет Динчжуана.
Динчжуан сгинет, как палая листва.
И десятое. Десятое, что понял мой дед: начальство решило собрать всех больных лихоманкой и поселить вместе, чтобы не заразить тех, кто не продавал кровь. Сказали: «Учитель Дин, ваш старший был кровяным царем, вы уж потрудитесь, выступите с предложением, чтобы все больные Динчжуана перебрались в школу». Услыхав эти слова, дед долго молчал, и до сих пор на сердце ему давило что-то, чего не расскажешь. И сейчас, вспомнив, что я умер, что отец мой был на равнине кровяным царем, дед подумал, что отцу следует отбить перед каждым домом в Динчжуане по земному поклону, а после умереть – или в колодец прыгнуть, или отраву выпить, или повеситься.
Умереть немедленно.
Так умереть, чтоб вся деревня видела.
При мысли о том, что отец мой должен отбить перед каждым домом в деревне по земному поклону, а потом – умереть, дед вздрогнул. Вздрогнул и зашагал к деревне.
Зашагал к нашему дому.
Так все и было – зашагал к нашему дому.
Он пошел сказать отцу, чтобы тот отбил перед каждым домом в деревне по земному поклону и умер.
Перевод Алины Перловой
"Всё, что вы видите во мне — это не моё, это ваше. Моё — это то, что я вижу в вас." — сын Марии Ремарк
Правильно это или нет, не берусь не судить не рассуждать.
Можно погуглить кто это такой
