Про Людмилу Петрушевскую и как она сяпала калушу.
Людмиле Петрушевской исполнилось 82, а она всё ещё бьёт чечётку. "А вы знаете, — говорит она, — чечетка и степ помогают от спазмов. Вот когда вы в ярости стучите головой об стену или хлопаете кулаком по столу — это ведь гидравлический удар в жидкости, он предотвращает спазм, а тут отбил степ — и всё в порядке. Но теперь я по интернету в осном занимаюсь, а чтобы соседям не мешать, стелю на полу подушки, на них ложу доску и топочу в свое удовольствие".
Вы же знаете что это Петрушевская написала для Норштейна сценарий «Ёжика в тумане», а когда мультфильм был закончен, Норштейн позвонил ей и сказал: «Люсь, у нас получился Ёжик на тебя похожий. Как ты на это смотришь?» — «Брали мой профиль для Цапли, берите и для Ежика», — ответила она. – Вот Цапля — это я. У нее и шляпа есть».
Бабушка Людмилы Петрушевской работала вместе с Марией Ульяновой и всё было очень неплохо до тез пор, покуда не расстреляли троих человек из её семьи, впоследствии чего она стала членом семьи врагов народа.
В 41-м семья уехала в Куйбышев в эвакуацию, а в 1943-м её деда вызвали в Москву где он стал врагом народа, а мама, скрыв, что она член семьи врагов народа, уехала поступать в ГИТИС. Петрушевская осталась с бабушкой и с теткой, ей было 5 лет.
«Я просила милостыню, пела по дворам, чтобы мне вынесли кусочек хлеба, рассказывала "Шинель" Гоголя. Бабушка моя обладала невероятной памятью, она мне наизусть читала "Шинель", которая меня совершенно потрясала, вот её я и рассказывала по дворам. Один раз мне даже подарили свитер. Потому что была уже осень, а я в одном сарафанчике и босая...»
Мама Люси жила в Москве вместе с дедушкой в комнате 12 метров, заваленной книгами, спала под столом. Через четыре года, туда же, под стол, она забрала в конце концов и Люсю. С отцом мама была в разводе, Петрушевская за всю жизнь видела его один раз.
В 1947-м в 9 лет Петрушевская впервые попала в пионерский лагерь, где никто не знал, что она ещё не училась нигде и никогда. Но после лагеря её опять было некуда девать, и мама её устроила в детский дом под Уфой, где кормили четыре раза в день и были белые простыни. И там она пошла в школу: «Это было счастье, -- рассказывает она, -- потому что я впервые была в чистоте, в порядке… Я же ничего не умела – ни чистить зубы, ни причесываться. Я была настоящая маугли, только с образованием, потому что я знала русскую литературу. В пять лет я научилась читать и писать, но меня ничему не учили, я сама. Прадед мой запрещал меня учить, поскольку он был против диктатуры!.. но я научилась сама».
Её дед Николай Феофанович Яковлев – автор теории фонем, которую проходят слависты в учебных заведениях по всему миру и это он дал письменность 70 народностям Дагестана и в 1923 году выпустил первую грамматику чеченского языка. В Чечне даже есть ему памятник. После его работы "Джугашвили, марксизм, языкознание" дедушку выгнали с работы.
В школе на Пушкинской, куда Петрушевская перешла в 9 классе, учились Илья Рутберг, Альберт Аксельрод, Марк Розовский, Андрей Миронов, Эдвард Родзинский, Наташа Защипина…
Петрушевская закончила МГУ, но на работу её никуда не брали, и она уехала со стройотрядом в Казахстан. Однажды в местном райцентре она давала интервью о стройке, где её услышал корреспондент из Москвы, находящийся в это время в соседней студии -- девушка так его впечатлила, что он сразу же позвал её работать на московское радио.
Петрушевская начинает работать в Москве и одновременно поступает в студенческий эстрадный театр МГУ «Наш дом», которым руководил врач-реаниматолог Альберт Аксельрод, основавший впоследствии первый КВН, он же и был его первым ведущим. В 1964 г. Аксельрод уйдёт из КВНа, и его заменит Масляков.
Петрушевская очень любила театр и сцену, и хоть роли ей доставались малюсенькие, отрывалась она в них по полной. Однажды она играла одну женщину, подобострастно относящуюся к начальству – ей нужно было поддакивать и «подхихикивать» директору. И на одном из спектаклей она начала так подобостратно хохотать и повизгивать в этой сцене, что с залом случилась истерика. На этом же спектакле присутствовал Олег Ефремов, который ржал и не мог остановиться, и в конце концов воскликнул: «Уберите от меня эту женщину!..»
Петрушевская работает в «Кругозоре» на радио, где какое-то время её начальником был Юрий Визбор.
В это время у неё рождается сын Кирюша, а через год погибает в экспедиции муж.
«Свой первый рассказ я написала в довольно зрелом возрасте, в 29 лет, и это был почти документ. – рассказывает Петрушевская. – Моя подружка, оператор Зина, рассказала мне свою жизнь… она в этот момент была в состоянии распада, муж от нее уходил к соседке. Меня так сшибла вся эта история, что я днём заболевшего Кирюшу уложила спать, и пошла писать. Я вспомнила там очень многое из того, что мне другие рассказывали, и, конечно, по ходу дела всё дополнила страшными подробностями, как две женщины хотят броситься из окна. Одна — потому что уже всё, конец жизни, а вторая — её подруга, которая говорит: «Я с тобой вместе хочу». Начинает её оттеснять, лезет в окно, в результате самоубийства не происходит. Это я сама придумала… И рассказ пошел гулять по Москве, его перепечатывали в самиздате. «Такую девочку» опубликовали только спустя 20 лет…»
Однажды её рассказы поставили в номер «Нового мира», но вернулся из командировки Твардовский и из номера её рассказы изъял.
На вопрос, почему так происходило, она ответила:
— Вы знаете, я писала о несчастье, а советская литература и театр должны были говорить о счастье. Например, у Павленко была повесть «Счастье», которая заканчивалась совершенно интересно: герой уложил свою невесту в лодку, сам тоже лег, и она прошептала: «А сына назовем Иосиф Виссарионович». И ему, конечно, дали Сталинскую премию…»
Её первая книга вышла, когда ей было 50 лет, и то только после того, как она написала письмо Горбачеву.
Её всё время спрашивали, почему она берёт такие непопулярные темы? Объясняла она это так:
«Я же провела в 20 лет почти три месяца в страшной больнице среди парализованных. Мне поставили плохой диагноз — рассеянный склероз, это смертельная болезнь. Я лежала в неврологии рядом с умирающими, неподвижными, а мои соседки рассказывали мне свою жизнь… Я поняла, что мир полон боли, в 20 лет, когда сама была близка к этому. Поэтому ничего другого я писать не могла, я писала только о нищих, больных, брошенных, голодных, и каждый рассказ был документом.
Эти рассказы ходили по рукам в самиздате. Время было страшное: я ушла с работы, чтобы быть с ребенком, он был болен астмой; Женя, муж, умер, мама сошла с ума, и у меня вообще не осталось средств к существованию. Я не могла заработать ничем, кроме переводов, переводила с польского. Я работала как вол. Мы питались на 40 копеек в день с Кирюшей — какое там уныние? Борьба за существование».
Про свои сказки она рассказывает так: «Разница между моими детьми очень большая, между старшим и младшим 18 лет. Поэтому я сочиняла сказки 36 лет... Дети давали тему, я импровизировала… И в конце концов перешла прямо к сериалу, рассказывала им каждую ночь. Это была толпа животных: гепард Кирюша, антилопа Маша, пони Лена и при этом была блоха Лукерья, которая ездила на собаке Гуляше, это был ее транспорт. Да, и крокодил дядя Коля, у него было 12 дочерей на букву «А»: Аглаеда, Атарвида…
….У меня же целая серия сказок на несуществующем русском языке есть, это «Пуськи бятые»: «Сяпала калуша по напушке и увазила бутявку. И волит: «Калушата, калушаточки, бутявка!» Калушата присяпали и бутявку стрямкали. И подудонились…»
Но у меня все пуськи - совершенно русские. Потому что пуся — это еврейское название милого человека. Муси-пуси — помните?..»
Каблуки-колеса, полосы пакетов, кружочки кошелки. И еще форма рукава и торец пакета. 
